Кроме

Как странно снова падать в пустоту,
Когда, казалось бы, себя отвоевала,
И вновь все начинается сначала,
И вновь дрожать осеннему листу…
Что Сольвейг? Ее песнь с уставших губ
срывается к Пер Гюнту в подземелье,
и горько однодневное похмелье
под музыку Иерихонских труб,
разбивших горы и судьбу на части,
а ты меня не слышишь безучастно,
но я бреду, несу свой крест – мой путь,
и не под силу мне с него свернуть.
Прислушайтесь… Здесь повелитель мух…
Я чую слезы сквозь приливы смеха…
Но не найти единого ответа,
Когда в теснинах гор мятежный дух.

И выбор заперт в оловянной ложке
Отлитый образ кара или прихоть?
И некого в глуши немой окликнуть,
Где тернии на бархатной подложке,
любовь цветет кустом пунцовых роз.
Но Ибсону король в лесу не снился,
И сжатых чувств немой апофеоз –
баюкать мать с окраины вселенной,
Играть на дудке крысолова Нильса.
Кого губить? Спасаться от кого?
И ждать или страшиться перемены
когда на сердце выжжено клеймо?
Прощать себе?.. Нет тверди под ногами.
Трепещут ноздри – аромат сомнений
тревожит нервы в солнечном сплетенье
и тает золотыми вечерами…

Поэту дорога сама любовь.
Он любит музы, и слова, и строфы,
Его влечет к невиданным истокам,
как богослова – горний из миров.
Он оживлять не в праве Галатей.
Кого целует мой далекий Грей
в пьянящие гранатовые губы,
срывая цепи замкнутого круга?
Разрушен Храм, отстроенный Шломо.
Но настежь двери в сумасшедшем доме.
Ты знаешь, веришь… С оговоркой: «кроме»…
что наспех сшит костюмчик «домино»
Но время давит, как сизифов камень,
И движется к развязке маскарад,
А ноги лижет ласковое пламя,
пока мои мосты еще горят…