Небыль

***
Я играю на струнах звенящего лета,
Оно в памяти, в сердце, в излучинах света,
на губах замирает волнами печали,
мой кораблик бумажный из поймы отчалил –
я смакую вино переспелой разлуки,
и тону в рукавах зацветающих рек,
где кувшинки желтеют на мутной эмали,
и ловлю твои сны с затуманенных век.
Но снежинки не тают… Узором ажурным
заплетаются в перья игривым амурам,
а их стрелы летят по лесам и болотам –
До восторга завидная нынче охота
на принцесс, королев, на князей, аргонавтов.
В ослепительных брызгах Язоновы пальцы –
синь насквозь истекла Аполлоновым златом.
Коль Медея сложила колхидскую смальту,
в бирюзовую крошку расколются дали,
а над пропастью лет повстречаются руки…
Олимпийским нектаром пресытились губы.
От чего беспокойно сегодня Гекубе?..

***

Шелковистой травой путь до радуги выстлан,
И роса на ресницах дрожит беспрестанно,
А в троянском дворце безутешна Кассандра,
ей приснился Приамов заснеженный саван,
И плутает средь звезд одиноко Каллисто,
Быть в истории Зевсу бессмертному крайним…
А на сердце срастаются трещины в шрамы
под мотивы Гомера, заезжего барда.
Напророчила? Значит, сама виновата…
Отзывается эхом трехкратным утрата.

***

Суд Париса пристрастен... Что толку тужить о Елене?
Это ветер поет в парусах на поломанных мачтах,
То резвятся русалки… А может, тоскуют сирены…
Я храню твои сны на осколке бескрайней вселенной.
Это только роса… Я смеюсь и танцую, не плачу…
Ты не верил Парис… И любовь размывается пеной…
И сомнений узоры ложатся на стекла тенями,
И бессильна бывает их выжечь паяльная лампа,
И вишневое дерево мается ласковым цветом,
лепестки облетают на крылья тому, кто в полете,
над землей, над собой, на краю, над огнями…
Что тебе, Одиссей, до подмостков прокрустовой рампы?
Ведь Цирцея укажет пути светлячкам к Пенелопе,
А Приаму с Гекубой – погибель и черная метка…

***

Укачаю сердечко в резной колыбели,
И апрельским теплом напою из ладоней
Сгинут беды на дне неуемного моря…
И печали все схлынут на гребне прибоя,
Унесет на крыле их ночной шелкопряд.
И прохладой овеют цветущие кроны,
И усталость растает волнующим хмелем
под бренчащие трели апрельской капели,
Под холодные взоры озерных наяд.
Утолю в лунном омуте бренное горе
под безудержный плач неутешной свирели,
и развеется сумрак шафрановым зноем.
Заколышется кромкой зеленой осока –
Истомились березы, набухшие соком…
И взахлеб надрывается серое небо,
омывая дождем заколдованным небыль…