CвирирИ-свирИри

Я стану маревом, травой, росой и ветром,
Чтобы оттаять ледяные губы,
Чтоб свежестью ласкать твое дыханье,
Чтобы поить со сна опаловым рассветом,
Чтоб под ногами виться нежной сканью,
вплетенной вереском в лебяжьи крылья,
сумевшие наперекор спасти,
свернув пути с заведомого круга…
А может – только бренной лунной пылью,
за эфемерность мнимую – прости.
Я стану жаром, кипарисом, медом, сушью,
Чтоб сжечь истерзанную до предела душу,
Чтоб утолить прохладой в летний зной,
Чтобы подсластить настоянную горечь
и захлебнуться солью не позволить.
Я стану волей, только будь со мной…

***

Я ведаю языческие тайны –
легко словами заклинать огонь.
И знаю, что знаменья не случайны,
когда в моей руке твоя ладонь.
И вижу в зеркале серебряные лики,
когда дымится ладан над водой,
когда я одурманена тобой,
а на прикушенных губах смолкают крики.
Испытаны построчно имена,
И пройден путь от буквы «тав» до «алеф»,
А письмена смеялись надо мной –
За Каина когда молился Авель,
могла ли Ева обрести покой?
Когда в зените черная луна,
и берега полны слепой тоской,
а сердцем правит горькая вина?..

***

Ты знаешь, эта даль так глубока,
бездоннее всех океанских впадин,
печаль земную небо не загладит.
А как же поднебесная тоска?
Но ты со мною каждым нервом спаян,
И чувствую – дрожит твоя рука,
и губы стянуты в струну оцепененьем.
Я замечаю каждое движенье,
и ноша расставаний нелегка,
но золотой молчит Ерушалаим.
И замирает смех на дне зрачков,
где плещется фиалковое море,
пленившее игривых мотыльков,
и коченеют радужные эльфы,
открывшие тебе игру на флейте,
и звук лиловый плачется в миноре.
И сколько будет этих расставаний,
И сколько боли суждено испить
Из филигранной красоты фужера,
когда родится новая премьера
на пике страсти, но иных исканий?..
Да будем каждым часом дорожить!

***

И яблочным кальяновым дымком
изнежу щек атласную усталость,
с ней вьюга прежде звонко целовалась.
И растворюсь в тебе волшебным сном.
Кадильницей червонной станет солнце,
мы воскурим закатам фимиам
и разопьем любовь с тобой до донца,
до веры недосказанным словам,
до пропаленных лаской откровений,
и со стыда сгорит младенец март,
баюканный юдолями разлук,
и потечет река прикосновений
ресниц, мгновений, расстояний, рук –
экватором по параллелям карт.
И кельтский крест разложится дорогой,
взмахнув крылом, простится свиристель,
рассыпав пепел розы за порогом,
и луны перестелют нам постель
под переливы: «свирирИ-свирИри»
из полевых цветов и белых лилий…