...И у моей ясноглазой тоски
есть дно
оно
крапивнистым илом подернуто
опусти ступни -
обжигая, затянет, спеленает в кровавые стяги
там дымчатое дыхание
на дыбу вздернуто
там память пытают блуждающие огни
и глоток живоносной влаги
чуть дальше, чем на расстоянии
вытянутой руки...
… Ты весна, ты
течная сука
вползаешь в мой дом без стука
на судорожном животе
обдирая шмелиный пух
и языком, кошачьим язычком по нервам
светом взвизгивая
распуская свои цветы
тебе, несмеяне, наскучило брызги ваять
захотелось сладкого
ты, на птичье веселье падкая –
кто окажется первой верной
из нас двух
хороводя круговую поруку
ставя на всем кресты?..
…Стаскивая твоей тоски
тапки стоптанные, кто осмелится
целовать волдыри кровавые?
все нынче бравые
беззастенчиво правые
штурмующие города
раскраивающие знамена –
так кто, наконец, посмеет
спасти тебя от дракона
в кривящем зеркале?
но, право, я
теряюсь, когда
твои руки змеятся к шее
вздох отдает сентябрем и кленом
и самовлюбленным берсеркером
рикошетно целятся
в губной помаде соски…
«вместе мы с тобой, родная»
(Д.Ревякин)
«все говорят, что мы вместе
все говорят, да не многие знают, в каком»
(В.Цой)
…По утрам, родная
солнце входило в зрачок окна
не зашоренного от неба
день начинался с деленья хлеба
а точнее, овсянки
к которой жмурясь
ты ползла по циновке на четвереньках
недовольной спросонья кошкой
(лишь от музыки расцветая)
пить чай – неизменно зеленый
и такой же горох на ночной сорочке
выдавал в тебе
ту королевскую дочку
что уснула на стуле
(видимо, чтобы пухом
не портить осанки)
на любой мотив, не ведя и ухом
ты подпевала вечное «во саду ли»
пританцовывая у самого края
и была вся – медово-топлено-млечная
пока вяло мяла овсянку ложкой
а потом, опаздывая, ты обращалась бурей
и помада пенилась на губе
и ломался каблук/ронялась сумочка на ступеньках
автобуса – а потом корабля/самолета
утра пряничные не ожидали плеток
что последовали цепочкой
разбивая все до последней крошки
а потому мне та сторона
моря, а тебе – эта, Даная…
…Так старалась не быть обузой
играла женщину в русском селеньи
или – чаще – мужчину
под алые коготки спину
подставляла по-волчьи, не распрямлялась в рост
чтоб не смотреть сверху
давилась звериным рыком
(мол, не мясоед, так куда тебе)
ты хотела, чтоб в прорубь хвост
азартно, как шар в лузу
и – ловись, золотая рыбка!
но как ведьма вспарывает воробья
для приворотного зелья
так я стала предателем
такая любовь моя
к тебе, беспросветная муза…
...От тебя прививки не ставят
и уже не поможет сыворотка
тебя надо хватать за шиворот, как
нашкодившего ребенка и
в угол, в планы на будущее
в долгий ящик
тебя надо брать на прицел, на вырост, навылет
и лучше – щипцами
чтоб не повредить стрекозиных крыльев
ты безнаказанна
как чумовое поветрие
как весна
в твердой уверенности
что если рога полезут, то счастливчики их подпилят
обломают или скроют под модным фетром
и направляя глаза свои светлые
мимо них и, конечно, на
свое отражение – виноваты сами –
ты поможешь им стойко перенести
всю их страстность, и ревность, и даже бессилие
заменив им бессонное настоящее
собственным переменным ветром
я, пожалуй, в этой коме побуду еще
из режима постельного перейдя сразу на
посмертный, чтоб не прельщаться иллюзией сна
пока жертвы тебя под наркозом славят…
(горизонт)
…Там, где синь с чернотой сливается
за сквозной чертой
те же дюны, сосна, янтарь
тесной клеткой томим бунтарь
давит, давит на ребра-прутья
сам захлебывается собой
глушит, душит багровый прибой
налетает на берег грудью
тут Ассоль море пьет, там песок – Агарь
обе знают, что на стороне любой
по оставленной будут маяться…
Сертификат публикации: № 201-1133280660-3439
Text Copyright © Руфь (Олеся Первушина)
Copyright © 2005 Романтическая Коллекция