песнь №37

Уселся внутренний диктатор и мычит
Напевы горные за неименьем гласа:
«Молчишь — молчи.
Храни запасы».

И трубку дай-подай, не смей её курить.
Ничто не смеешь и — вполоборота к другу,
Лицом к двери
Сидишь, напуган,

Струной натянутой, рискнувшей задрожать,
Зажатой грубо чьей-то шириной ладони.
А кто зажал —
Не хочешь помнить.

Не надо. Игры в память — мячик от стены.
Отскочит — прыгай, но не закатись в застенки.
Ну всё, не хнычь.
Потри коленку.

Хромай не сильно, мимо, мимо, по кривой.
В обход чего — подскажет персональный цензор.
Ты — чуть больной,
Чтоб жить полезно.

Замедлишься у гроба — сразу заболит.
Кладбищенскую суету прикрыть артритом.
И кто — забыт.
И всё — забыто.

Но если липкий мозг откажется срывать
Рубахи павших, тут же превращая в ветошь,
Тут время — врать.
Используй ретушь.

Мой страшный год из личных тюрем, лагерей
Пошёл в копилку знатокам нумерологий.
Я — царь зверей.
Я — бандерлоги.

Я — тридцать семь. По хляби досочек настил
Увёл любимых. (Это я их настелила?)
Себя прости.
Уже простила.

Эй, ты, во мне, засохни, докрути свой ус,
Кончай расстрел меня же по моей наводке.
Освобожусь —
Опять решётка.

Сквозь этот год пройти и часть себя не сжечь
Не вышло. Кто прошёл этап, спит слишком чутко,
Заныкав речь
В паёк рассудка.

Немало. Впрочем, cбросив историчный бред,
Живёшь нормально: год есть год — всего лишь возраст.
Нет жертв. Жертв нет.
Не беспокоюсь.