Желаете здравствовать?

Желаете здравствовать?
Вот вам — обрюзгший Ионыч.
Корявое слово, тяжёлое, просится в прозу.
Корявые, грязные, влажные русские клёны
и чистый, как руки у Генриха Ягоды, воздух.

Такой мне запомнилась тихая прошлая осень.
Билеты в музей на Волхонке затоптаны в лужу.
Давали Моне.
Рядом с ним раздавали иконки,
скинхеды с гламурными цифрами «восемь» и «восемь»,
кошмарные бабушки,
выстрел у бензоколонки
и Лазарь в гробу…
Постный благотворительный ужин.
Такой мне запомнилась прошлая ржавая осень.

Желаете чувствовать?
Красными были крестины.
На мантии батюшки флаги расцветки вайнахской.
Был беден Демьян, ему сыпали мелочь кретины
из басенок Кафки…
Никак не срифмую «вайнахской».
Такое безумие чувствовал в прошлую осень.
Есенин живое вот выдумал мягкое – «просинь».

О, если бы мне дали ключ от чулана Эреба!
Смотрителем кладбища стал бы, покойничим певчим,
в колодце бы жил и смотрел на квадратное небо,
где глаз в треугольнике.
С чем же рифмуется «певчий»?

Под вечер мне нечем девичий…нет. Кажется, не в чем
нести свои камни, чтоб церковь воздвигнуть в колодце.
Высоцкий сказал «уколоться», он тоже был певчим
иглы и раствора густого осеннего солнца.

Ионыч – обрюзгшая вечность, ничтожная правда.
Я знаю её.
Быть Булгакову камнем с могилы
уставшего Гоголя. Русские пишут о главном:
о Генрихе Ягоде. Думают о православных,
орущих в утробах, о сыне красавицы Пилы,
о боге в портвейне…
Такой мне запомнилась осень.
Желаете радости? – милости, милости просим