герой вырастает

герой вырастает из кресла-качалки,
из мокко, какао и шоколада,
из пледа и томного снегопада,
смартфонного флирта. становится жалко.
себя? почему бы и нет. непременно.
вдруг кресла назад опрокинется спинка —
пространство навыверт. качнулся. заминка.
глядит: всё прямое кривится до крена.
он пробует сделать рывок: ноги в тапки,
обратно вернуться к любимому темпу,
размеренно складывать компоненты.
а сам — раскурочен, распахнут. так зябко!
и, вылетев пулей из кресла, из дома
(теперь уже толку от них: неспокойно),
он к ней прибегает, кидается в бой, но
спросить забывает: герой здесь — искомый?
зачем на защиту её от кого-то...
и так всё нормально. а что справедливость? —
утопия. впрочем, она не слезлива.
и он молодец, только он такой — сотый.

герой прорастает вглубь кресла-качалки.
вот чашка, подрагивая, зажалась
в руке. за спиной что-то давит на жалость,
но тише, слабее. хватает закалки
не плакать. и слёзы себе разбежались
по дням, по делам и по прочим забытым.
герой засыпает с какао, разлитым
на раны. всё ровно, прямо и стёрто.
а я приютилась, глуха и забита.
смотрю, как снуют за окном снегопыты-
дворняги, скучают по снежному торту.
как снова засыплет — ликуют и лают.
и я раскачаюсь, его раскачаю.
лишь был бы живой, не бессовестно мёртвый.