Степь…

Степь… Жизнь моя – дикая степь,
превращенная в пыльный пустырь остановки трамвайной.
Я стою на коленях, копейки в пыли собирая,
чтобы выкупить душу и заново выковать цепь,
на которой удержится писем моих каравелла,
занесенная штормом отчаянья в пьяный бурьян.
Будто Рам, я ищу для отвара чумную омелу –
панацею от детства,
от глаз материнских – от ран.

За Арбатом, я знаю, в кривых сапогах переулков,
где закатное солнце обходит с подсвечником дом,
вечный половец в шлепанцах, с вечною русскою мукой,
утомившись вином, отсыпаться плетется в кино.

Что ж, удары судьбы гонят слабого в кинотеатры,
где отважен герой в раскадровке эпических лент,
где злодеи указаны в титрах, где спутаны карты –
точно в жизни – но спрятанный зритель не чувствует бед.

А в степи завывают ветра – это та ностальгия,
от которой повесился ждущий трамвая ландскнехт.
Это жизнь моя – мания – просто песчинка пустыни,
залетевшая в рот, словно пуля, убившая смех.