Штурм Харара-8 (предпоследняя)

(ПРОДОЛЖЕНИЕ) Для Л.Ч.

Оборона Харара скоро привлекла к себе внимание самых высоких сфер. Из Москвы, из Кремля, пришла короткая телеграмма: «Харар не сдавать». Из Министерства обороны, из Москвы, в Харар прилетела группа офицеров в очень высоких чинах. Куба направила в Эфиопию крупные экспедиционные силы во главе с генералом Очоа. Через Дире-Дау, по горному шоссе, в Харар вскоре перебросили множество советских танков. Жаль только, что стальные, без резины, траки наших танков разбили прекрасное шоссе, построенное итальянцами.
Отношения с Сомали испортились окончательно. Жену кубинского посла, которая улетала домой, таможня в аэропорту Могадишо заставила раздеться до нижнего белья за ширмой, и тут ширма вдруг будто бы случайно упала. Нашим людям тоже начали причинять неприятности, так что с нашего корабля в нейтральных водах однажды взлетел истребитель и преодолел звуковой барьер над самым Могадишо. Это помогло, но один переводчик, который после Могадишо попал в Аддис-Абебу, радовался, что унес оттуда ноги.
Мы с капитаном Славой ехали однажды в нашем «Лендровере», по живописной, хоть и неровной дороге, и смотрели на поля и горы. Солнце мелькало из-за деревьев, у обочины брели несчастные ослики, которых обычно нагружали хворостом или мешками так, что видны были лишь их тонкие ноги. Их объезжали старые «Фиаты» и «Ситроены», тоже набитые людьми и грузом сверх всякой меры.
Вдруг мы увидели на обочине две машины. Два красных, шикарных внедорожника. Рядом с ними стояли военные, не эфиопы, но и не наши. Черноволосые, европейского вида. Заметив нас, они нам замахали. Мы остановились. Это был генерал Очоа, которого прислал сам Фидель Кастро, и его офицеры. Кубинцы спросили у нас дорогу до военной базы, не той, куда мы ездили в штаб фронта, а до другой.
Кубинцы-офицеры почти все говорили по-русски, но так, будто говорили на испанском. Я всякий раз думал, что они говорят по-испански: быстро, не различая звуки «б» и «в», какими-то коротенькими словами. И только после начинал их понимать. Мы объяснили, как им попасть на базу, кубинцы пожали нам руки и поехали дальше.
Генерал Очоа, показалось мне, был невысок ростом, хрупок, с нервными и чуть наигранными манерами. При разговоре он эмоционально округлял глаза. Его и тогда знали, а после он стал на Кубе национальным героем. И в один прекрасный день Фидель приказал его расстрелять за контрабанду наркотиков.
А тогда он просто спросил у нас дорогу в новом месте. Я еще не раз видел его японские внедорожники, которые всегда проносились на бешеной скорости.
Видел я и высокопоставленных гостей из Москвы. Командование фронта устроило для них фуршет, в Академии, на первом этаже. Мы как раз пришли на обед, и нас, вместе с остальными, демократично пригласили в зальчик, где был накрыт шведский стол. Напитки разносил на подносе пожилой сержант–эфиоп в форме.
Гости из Москвы совсем не походили на людей, которые прислали стирать нас в порошок, снимать стружку и показывать, где раки зимуют. Наоборот, к нам прилетели светлые головы, настоящие генштабисты. Это было видно сразу, за простецкой внешностью – носы картошкой и все такое. Одели их в зеленую американскую форму, прямо со склада, еще необмятую. На их макушках, русых и лысоватых, не было ни пилоток, ни фуражек. Они стояли в стороне, беседовали с нашими и с эфиопскими офицерами, иногда смеялись, попивая шампанское из бокалов и закусывая с тарелочек местными разносолами.
Как оказалось, они думали не только про оборону, а еще про мощное контрнаступление. В один прекрасный день оно и началось весьма успешно.
Но тогда их планы, и планы местных командиров тоже, выполнять было некому. Новая, революционная армия не имела почти никакой подготовки, что простительно для революционной армии. Гораздо хуже, что в ней отсутствовали революционный энтузиазм и, очень часто, вообще всякое желание воевать. Один мой знакомый офицер говорил – не нужно мне полка новых солдат, дайте мне роту старых.
Новые солдаты, показалось мне, любили поговорить. Однажды я вышел из машины и подошел к группе таких солдат, сплошь в синей китайской форме, чтобы что-то спросить. Солдаты стояли в стороне от дороги, улыбались, чистили зубы размочаленными палочками из местного дерева, которые заменяли тут и щетки, и пасту. Чистили ими зубы очень часто от нечего делать. - «Вот, - сказал один из них, показывая на меня, - он приехал из далекой страны, чтобы умереть за нас!». Его вид, очень бойкий, и его слова, в которых слышался вошедший в привычку артистизм, напомнили мне вид и слова алкоголика где-нибудь в московской пивнушке, которого вдруг охватили возвышенные чувства. – «Я не хочу умирать», - невпопад ответил я.
Несколько раз я встречал старых солдат. По возрасту, кстати, не таких уж стариков. Они носили потертое, но аккуратно заштопанное и чистое обмундирование, еще американское. Они походили на эфиопских марафонцев, которые неизменно брали первые места на соревнованиях по всему миру. Такие же стойкие, терпеливые...
Текст превышает допустимый размер, нажмите сюда, чтобы просмотреть текст целиком