Среда пришла с погодой скверною

Среда пришла с погодой скверною и недовольные и нервные,
бескомпромиссные и важные достопочтенные сограждане,
болтаясь в будничном фарватере и слякоть чествуя по матери
ворчат на небо: «Ну, накрыло… Опять не к месту задождило…»

Поднявшись выше ватерлинии, волна осеннего уныния
толкнула мысли к неизбежному, внесла в команду смуту грешную.
Мне б с нею поступить, как Каину… Ан, нет! Брожу, как неприкаянный
и обращаюсь к ней с тоской: «На кой явилась ты? На кой?!»

Как жаль, сезонов притязания нельзя решить голосованием…
кричать с трибуны «Не согласный я!!! Верните срочно лето красное!»…
Альтернативы нет, а календарь, как непреклонный строгий государь:
он не приемлет возражения… так что, умерь телодвижения…

Ох и скупа на чувства родина… А осень хороша лишь в Болдино…
в Париже, Лондоне, Венеции… в Египте, Турции и Греции…
Ведь восприятие сакрального лежит в пределах социального,
как деловые свойства личности – в объёме денежной наличности.

Лишь только осень деревенская рождает звуки вальса венского
в душе, затравленной налогами, процентной ставкою, дорогами,
толпой и бреднями политиков, хандрой, язвительностью критиков.
Какая, к черту, «неба просинь»? У нас совсем иная осень!

С такой транжирою – державою нищает осень, стала ржавою,
расстался с данью позолоты лес, в свинец окрасилась эмаль небес…
как бакс устойчив, видно, неспроста в природе курс зелёного листа.
И исполняет дождь абстракции, приговорив нас к децимации.

Но, всё ж, надеются прохожие: вот – вот наступят дни погожие,
антициклон над нами сжалится: «Раскисли, блин… Хорош печалиться!»,
подарит осень настоящую, швырнув к ногам листву шуршащую
и мегаполиса болото оправит в листьев позолоту.